Страх ошибиться и страх не узнать: 

два маяка, что горят неустанно.

Я от тебя никогда не отстану,

тихо желая тебе не отстать.

Бег продолжая виток за витком,

ночи и дни собирая в копилку

мы, осознав что попали в ситком,

утром в прическах находим опилки.

Милая, полно, пойдём – этот смех

будет сопутствовать нам повсеместно.

Время находок, потерь и потех

делает всякое чувство не честным.

Но, не взирая на все эти «но»,

в долгих лучах продираемся между.

Круг ли? Спираль ли? Веретено

тихо скрипит и вселяет надежду.

Я потерян во времени, словно клин в небесах.

Взглядом долгим не брей меня. Не ищи грусть в усах.

Я в улыбке не прячу, то что видно в глазах.

Звёзды теплятся ярче. Ночью небо в слезах.

Всякий раз ли дорога, навевает мотив?

Дальше стой недотрогой. Прогони, отпуситив.

Наша встреча приснилась и пригрезилась нам?

Всё опять изменилось. Осень. Лето. Зима.

Друг за дружкой цепочкой времена и слова.

Я цепляюсь за строчки, видит Б-г, не соврав.

Неожиданность встречи ожидаема вновь?

Всё всегда возвращается к рифме «бровь и любовь».

До чего же банально: «находясь – находись».

На шкале дестибальной – пузырьком солнца диск.

Вдоль витка вереницей муравьи и слоны.

И мерещатся лица за изгибом волны

(вольно или не вольно)… За волнением трав

не скажи мне «довольно», прав я или не прав.

Что сомненья исконнее? Дня и ночи контраст?

Я потерян, и гонят меня блажь или страсть.

Ветер гуляет по дюнам,

клонит траву, облака 

гонит. Стою и даю нам

шанс. Оттого ли лукав

взгляд мой, следящий за пеной

волн, разбавляющей синь.

Вырвется слово из плена

страхов. Вспорхнёт. Постепенно

чувство нахлынет. Спроси

море. О чём? Об удаче

след отыскать на песке.

Чайка ли, слово ли плачут?

Держатся на волоске

волны и небо. Незримый

выгнут он плавной дугой.

Всё это неповторимо.

Может быть поговорим мы?…

Да… Я немного другой.

Чайка зависла. Упрямо 

борется. Смотрит как жду 

я, на ветру стоя прямо,

глядя на сосны, нужду

в ком-то скрывая. Несносен

зов подпирающих твердь,

вдаль убегающих сосен.

Вечер (не ветер) отбросит

тени. Зачем всё? Ответь!…

Я встретил его по дороге в Штромбей

на узкой тропе в никуда.

Я двигался вверх. Он меня ждал на ней

и камушки в небо кидал.

Я знал, что однажды мы встретимся. Здесь…

я мог бы поднять палец вверх.

Песка тонкой струйкой никчёмная спесь

стекла и … взметнулась, как стерх.

Как камень за камень, как кустик за куст

цеплялись шаги за подъём.

Я тоже вцепился в тоску, как мангуст.

Небес под горой окоём

укутался розово-жёлтым плащом.

Орёл… парил в небе над ним.

И кроме всех нас был тут кто-то ещё,

хотя мы здесь были одни.

– Откуда ты? – Я?.. Из забытой страны.

Возможно – её аватар.

Но если Вам речи такие странны,

простите мне этот театр.

– Над чем ты смеёшься? – спросил он меня –

Ты выглядишь как идиот.

– Я город ищу много лет. Не унять

мне зуда. Улыбка - идёт

в придачу к тому, что не станут хвалить,

как, впрочем, не станут ругать…

… Мы молча стояли в тени у скалы

не в силах шутить или лгать.

–Так, что же ты ищешь? – Ищу я Штромбей.

– Похоже, его просто нет?

– Похоже… – Ну, что же… Тогда не робей.

Найдёшь на одной из планет.

– Он там, где однажды построят его.

– Кто именно?.. – Видимо, я.

Средь знойных песков и холодных снегов,

где горы встают и моря

катят на прибрежные скалы валы.

Туда путь держу нынче я.

– За стерхом иди, что взметнулся… Хвалы

не жди и хулы… Жизнь – ничья …

– Спасибо за помощь. – Но я ничего

совсем ничего не сказал.

… Упавшая полночь угли кочергой

опять раздувала в глазах.

Змеилась река далеко под горой,

вихляя своим серебром.

На склоне один я стоял. Не герой,

воткнув в склон подошвы ребром.

Казалось, время кончилось вчера,

и тени на стене совсем не завтра.

Прозрачность шара переполнила жара

и позабылось ощущение азарта.

Взгляд сгинувших и взгляд манящих глаз

слились в роенье пузырьков и в искры.

И, силясь разгадать сей странный пляс,

мы сознаём: они… следят и рыскают.

И только травы клонятся как встарь

под тяжестью времён и лаской ветра.

И каждый думает, что он теперь кустарь

своей судьбы. Она в ночи разверта

промеж желаний чуда и тщетой.

Не ведаем мы сами кем мы стали,

теряясь в темноте меж нищетой

и опаснием застыть на пьедестале.

Всё ближе понимания себя,

и наши лица и глаза всё ближе к шару.

И невозможно дальше не любя

противиться нахлынeвшему жару.

Сегодня снег с дождём. Не холодно. Чуть зябко.

Сквозь серость бьётся свет и хочется опять

невольно задрожать, чтоб кто-то сгрёб в охапку

и тихо б пожелал не плакать и не спать.

Сегодня подлецы не станут нам прозрачней,

и глупость или страх лица не изменят.

И тот, кто обнимал, смятения не спрячет,

по многу раз подряд шепча: «Сомненья – яд».

Сегодня крик – «на Ты» со всеми, кто не в силах

молчать или кричать, но кто-то может петь

и верит, что вон тот прохожий есть Мессия,

хрипя навзрыд слова, прося его успеть

спасти, спастись, понять и научить незрячих,

хоть видящих тому, что было здесь всегда.

И я опять дрожу, и ничего не прячу,

и всем своим нутром кричу: «Сюда! Сюда!»

И снова, поделив на «верю» и «не верю»

слова и всех людей, я жду и я не жду.

Те руки разниму и сделаю шаг к двери

к кому-то, кто во мне вдруг испытал нужду.

По мостовой из темноты, постукивая и вздыхая,

сжигая за собой мосты (которые не полыхают)

и возводя их впереди, они проходят незаметно.

К кому твоё «не береди» обращено на фоне медной,

глядящий вниз, большой Луны, не ведающей сострадания?

И… проплывают, как лини, те луны, делаясь преданиями.

Свежо… явленье ветерка, как и героя, в новом акте.

Начистят медь – начнёт сверкать, создав иллюзию контакта

его и времени сейчас. Сейчас и здесь: в цепи с… мостами.

Проходит день, проходит час, приходит миг. И лишь местами,

вдруг, проступают в свете том – серебряном слова и люди,

запечатлённые перстом средь нот божественнй прелюдии.

Но снова слышен этот стук. Герои входят и выходят.

Нам не заметить их потуг: их, спрятавшихся в нотах коды.

Мы сами спрятались в ночи, уже окрашенной свечением,

такие слабые, ничьи, не отыскавшие значения

слов… превратившиеся в слух. Уходит ночь. Проснулся Феникс.

Мост позади и впереди, и мы – в цепочке этой звенья.

Чуть слышными шагами 

по стёртым мостовым

мгновенья ишаками

сны превращают в дым.

Они, едва развеясь,

становятся мечтой,

шагнув отважно через

час волка сквозь ничто.

И цокают копыта.

Светает за окном.

Ещё одна попытка:

шанс вывести закон

нетленности стремлений.

Опять не в этот раз.

Ишак застыл мотая

ушами без прикрас.

Хранит поверхность камня

касания копыт

и отсветы сверканья…

Нет-нет и окропит

поверхность улиц дождик, 

смывающий рассвет,

ничто не подытожив,

лишь предвкушая цвет.

Мишка в скверике за столиком 

ждёт, что кто-нибудь присядет,

выглядя не то чтоб стоиком

тщетно прячущим досаду.

Окон шахматы и лампочки

фонарей зажглись, и сумерки

шепчут мишке: «Ути, лапочка!» –

серебро добавив к сурику.

Не потерян он, а выброшен?

Глупость «быть или не быть».

Для него я звёзды выпрошу

и немножечко любви.

Часом позже – пусто кресло.

Может… он дождался встречи?

Ночь заполнила окрестности,

ожиданьям не переча.

Время уходит вслед за людьми.

Гаснет с закатом тихою сапой.

Правит момент ожидания тьмы.

Кто и кого собирается сцапать?

Господи, как не хватает всех тех,

кто нам дарил свет и мудрость годами!

Нам, ждущим счастья, надежды, утех…

Кто-то науки… Эпоха гаданий

медленно входит, ложась пустотой.

Ты не готов хоть частично восполнить

бреши?.. К тебе ль обращенье «Постой!» –

ветер доносит?   Ты пробовал… помнить?

Да? Хорошо… А творить? Созидать?

Нет никого… Ждать бессмысленно просто.

Подступ к рассвету хранит резеда.

Ты в её зарослях –  маленький остров.

Можешь попробовать. Нет – значит нет.

Травы колышатся. Ветер? Движенье?

Свет, проникая сквозь бреши в стене,

учит надеяться… Чувствуешь жжение?

На станции метро открытый рот ворот,

как ворот. Поворот? Тот рот не врёт. Он рвёт?

И что там позади, и что там впереди?

Там машинист сидит и в темноту глядит.

Как долог путь наверх? В нём нет, увы, прорех.

Бояться тьмы не грех, грызя себе орех.

незнания. Скрипят колёса и опять,

отправив память вспять, шепчу себе: «Не спать!»

Там лестниц толкотня – предвестник света дня.

Там так легко отнять всё, с чем те сны роднят.

И клацанье дверей бьёт по мозгам: «Скорей!»

Вот выход… из морей невиданных зверей.

О чём я? Это сон (хотя в метро трясёт).

На несколько минут, перед тем, что не минёт.

Ступени, толкотня. Бегом наверх к теням.

Кто пробует им внять? Немы: и ты, и я.

«Как звери из морей…». Как кто? О том и речь.

Кто гнал меня: «Скорей!» Зачем? Предостеречь?

Стоишь спиной. «Не тронь!». Сны часто не понять.

Под вывеской «Метро»… Ты ждёшь? Кого? Меня?

У смерти военных пилотов 

глаза нерождённых детей.

Что видится им на подлёте

под глохнущий свист лопастей?

Слетают осенние листья,

черёмуха, снег с мокрых крыш.

Он рад был бы с облаком слиться,

но слышит вопрос вдруг: «Горишь?»

Ответит: «такая работа,» –

пытаясь уйти из пике.

Луч солнца метнётся вдоль борта.

… бокал упадёт на паркет.

И, в общем, никто не узнает,

кому был отправлен платёж.

А истина не прописная

подскажет, что не обретешь.