Трудно… Очень трудно удержать

птицу, не имеющую крыльев.

Заряжают ружья сторожа.

Двери, ставни наглухо закрыли.

А она летит себе в ночи

Плавно и беззвучно сгустком света.

И стоим мы юные, ничьи,

и вдыхаем бормотание ветра.

Вот сейчас пробудится вопрос,

а причём тут птица… Не отвечу…

Я под небом встану в полный рост

и спрошу спускающийся вечер,

что мне делать завтра, и потом,

и ладонями заткну внезапно уши.

Но протиснется в сознанье полутон…

Неразборчивое «Лучик» или… «Лучше».

Мы сличаем тот невидимый полёт

с перестуком или с перебоем.

Намерзает… после – тает лёд.

Небо серое, а после – голубое.

Так о чем я вам хотел сказать?

Про умение летать в ночи без крыльев?

Где-то далеко гремит гроза.

Слышно… Значит – ставни мы открыли.

В минуты боли и отчаянья

я выхожу в ночи под дождь.

Меня приветствует качание

и побуждает к чувствам дрожь.

И я кружу, вдыхая музыку,

что посетит меня вот-вот,

и улочкою тонкой узкою

соединяюсь с током вод.

Куда несут меня в потоке

отчаянье, мечта, судьба?

И не поскольку не постольку

подсказывают желоба,

переполняемые звуком,

несущимся вокруг и сквозь,

садящимся с дождём на руки

мои … откуда … всё взялось.

И я не верю, что реален

сейчас промокший сей бурлеск.

Мой альтер эго у рояля

в ночи задумал этот блеск

слетающих блестящих капель

из беспросветной толщины

тьмы неба… Суетится  скальпель

не нарушая тишины.

Рояль и дождь – два старых друга

моих, два спорщика… Едва,

да и с какого перепуга

осознаю, что вся вода

задействована в этой пьесе

одним касанием руки,

и не хватает только песни,

рождённой мной не вопреки.

Нарисовать без красок и бумаги

всё то, чего давно на свете нет…

Суть вещества – как антитеза магии.

Элизиум за мишурой тенет

наполнен не тенями прошлых истин

и не отчаяньем расплывшихся страстей.

Шуршат непроработанные листья

и высыхает силуэт снастей

забытых, брошенных на берегу не нами,

и почему заботит это нас?

Любое вещество - всегда орнамент,

а нереальность будоражит и не снясь.

Но сносит ветер зыбкий наш рисунок…

Не говори, что ни его, ни ветра нет.

Душ вечности: молчанье из форсунок

умоет обе стороны тенет.

Рассвет и пустота сродни открытию,

а то и откровению… Рискуй.

Вот карандаш, вот кисть, вот явь… Корите?

Себя? Других?… Про что я? … Про росу?

Про ту которая опять на утро ляжет,

вне всех концепций слов и бытия.

Серьёзность в ней соприкоснётся с блажью.

Там бродит эхо: «… может быть и я».

Идёт война повсюду и даже – в тишине.

Бьёт вдребезги посуду на кухне ночь. Слышней

скребётся мысль, что в брызгами всё разлетелось прочь.

Прижавшись лбом к фрамуге, ты шепчешь:  «не пророчь»…

Тебя никто не слышит: на кухне ты один.

Но, раздаётся шёпот: «Я здесь, мой господин.

Приказывай, я выполню желание одно»…

Реальность с наваждением разрушили кордон.

И ты молчишь, поскольку, боишься потерять

последнюю попытку, спасти, не матерясь,

надежду или нечто, похожее на всплеск,

затерянное между пространств, как хруст и блеск.

Незримые осколки озвучивают шаг:

стоишь ты или ходишь по кухне чуть дыша,

заветное желание не высказав… Опять

твой некто исчезает, не запустив ток вспять.

Да и не смог бы, право, имей ты больше их –

попыток… Звон ли… скрежет опять, похоже,  стих.

Но знаешь ты, что вряд ли окончилась война.

В цепи ночных сомнений не вычленить звена.

Твой тайный собеседник настаивать не стал.

Ты с видимым усердием всё ставишь по местам

под перестук дождинок, слетающих без брызг,

и слов неудержимых, порвавших душу вдрызг.

Я наткнулся на него случайно

в толчее проточной городской.

Ворковали радость и отчаянье,

споря с безрассудством и тоской.

Он метался малость над… не между,

ни угла, ни крыши не искал.

Для него я выглядел невеждой,

каплей,… брызгами вдоль быстрого мазка.

Он метался. Он – искал пристанища

в каждом встречном, в том числе во мне.

Толчея для тишины – ристалище.

Из неё во вне, как на волне

он однажды вынырнул из бездны

бесконечно вложенных пространств,

не пытаясь выглядеть помпезным –

антитез и суеты и … постоянств.

Проскочил он чуть заметным бликом

или стуком, или вздохом, и …исчез.

Ну а для меня равновеликими

стали вмиг дыханья сонма бездн,

что разверзлись, словно ждали вечность

здесь сейчас лишь одного меня.

… Это – наказанье за доверчивость,

но последствия уже не поменять.

Пусть невеждой, пусть и не осознанно,

пусть не беспокоясь кем я стал.

В толчее той протекая допоздна

я на удивленье не устал.

Он давно исчез, оставив странное

ощущенье… влаги на руках.

И не важно поздно или рано

было, и текла вокруг река.

Что случилось с человеком? Человек сошёл с ума?

Человек поспорил с веком? Человек купил гамак?

Он качается раскинув руки ноги, глядя внутрь:

времени, … себя, … Суть трюка в том, что б вырос перламутр:

из былинки, из пылинки, залетевших в душу, и…

В подсыхающем суглинке мёрзнут к ночи колеи.

Он качается…треск слышан над волненьем жуглых трав…

В том качании не свыше… мысли: прав или не прав…

Что случилось с человеком? Он попал в недобрый век,

опалившим жаром веки, само… слово человек

сделалось обидной биркой на помятом пиджаке…

Стала жёсткой коркой лирика, как янтарик на жуке.

Он когда-то тоже брезговал сладкой времени смолой…

Ползал медленно по лезвию листика… Малым мало

каждому из нас покажется – с губ текущий липкий мёд…

Может,… человек отважится и хоть что-нибудь поймёт?

Кто плохой, а кто хороший? Детский каверзный вопрос…

Тот, кто не сложился рожей, или чей смешит нас рост?

Эти игры надоели и, по правде, чуть страшат.

Замелькали дни недели, будто их не сторожат.

Кто за кем следит упрямо, не моргая глядя в лоб?

Лик судьбы в оконной раме, словно на матрасе клоп?

Эко право… Я не грубый, не циничный, не смешной…

Не сверкаю словно рубль не махаю я мошной.

Наблюдаю и внимаю? Да, возможно, как и вы.

Цветопад на фоне мая. Смены красок таковы,

повторяясь год от года, как и выбор: свой - чужой…

Не ищу ошибки в коде озадаченный межой.

Суждено метаться между всем кто выбрал путь решать.

Боязно прослыть невеждой, пострашнее - разрушать.

Шаг-другой. С мыска на пятку. Вдоль, держа, как честь, баланс,

с той, с кем заигрались в прятки, заключивши мезальянс.

Точка в конце предложения –

вентиль спасающий  воду.

Жажда способствует жжению,

щёлканью клавиши ввода.

Молодо-зелено, выпито.

Капля сверкает на солнце.

Я с бородою и… выбритый.

Личность, хотя и не… социум.

Как это? Так это? В зеркале

собственных вздохов и чаяний.

Хлопают часики дверками.

Бой заглушает брянчание.

Пальцами бороду клинышком

не тереблю и не дёргаю.

Птичка махнувшая крылышком –

мысль избежавшая оргии.

Где-то на некой планете я

робко приветствую оторопь

точкой в конце междометия.

Тропы натянуты стропами.

Есть ли предел лаконичности?

Тот перестук не умерить нам.

Звук переходит на личности.

Ветер играется перьями.

У реплик «никогда» и «навсегда»

навскидку мало общего и всё же

одна с другою стоя рядом ёжатся,

опередив жеманное «тогда»…

Меланхоличное, надменное «зачем»,

пройдя, приляжет тихо на газоне.

Их всех приветит взгляд дыры озоновой…

А я невольно поведу плечом.

А я произнесу: «здесь и сейчас», –

на самом деле заложив «потом» и «в прошлом».

Дыра сомкнётся, небеса порошею

вишневою откликнуться,  – лучась.

«Учи матчасть…» – промямлит вдруг душа,

и я начну листать слова в блокноте.

Запляшут буквы. Звуки станут нотами,

а ты замрешь, в затылок мне дыша.

Кто и откуда? Я тебя не знал.

Не звал. Не ждал, хотя и… сам придумал.

Я не смотрю назад, избегнув глума.

И скрытый мой сарказм – чистейший нал.

У пары «почему» и «потому»

на перемычке не найти ответа.

И… не ищу. Лежу. Встречаю лето.

Ты – появляешься,… призрев моё: «Да, ну!»…

Вернуться в прошлое нельзя,

но подглядеть в осколки можно,

и отражения умножат

по стенам бликами скользя

сомненья, лица и тревоги,

печали, вздохи, мысли вслух…

Узор на стёклах блёкло волглый

и замерший меж капель луг.

Он дремлет – мерин перед скачкой

неспешно шевеля губами.

Рассвет, кормя его хлебами,

становится внезапно прачкой,

смывая ночи след последний,

и донося чуть слышный стук

крахмально-белого наследия

из смальты склеенных потуг.

Да, станет благородным ржание.

Да будет девственным галоп.

И солнце луч ударит в лоб.

И пробуждение дрожания

уймётся… Грива станет щёткой

вернее кистью для бритья.

Вид станет вдруг предельно чётким,

но глуше тайны бытия.

Осколки превратятся в шёпот:

чуть различимый и земной

и ляжет картой козырной

осознанный внезапно опыт

умения смотреть … Куда? …

Сквозь трещины узора в бездну…

Луг ускакал и дней вода

покой приносит безвозмездно.

Вопрос: вернуться ли, уйти,

а может ждать, качанью внемля…

влечёт другой: «А есть ли земли

за этой гладью?»… Взаперти

тех вод, в их плавном окружении

я пробуждаясь ото сна,

ловлю из прошлого движение

и слышу: «Я тебя узнал».

Что мы знаем про поэтов?

Что они живут и жили,

что писали не про это…

и про то…Что он двужилен –

ток чернил, и что такая

их судьба… и то, что выбор –

не стои́т… Судьба толкая

задаёт вопрос: «А Вы бы?…»

Ну а мы – читаем книжки, 

и смеёмся, и вздыхаем…

Шевелим душой, умишком,

восхищаемся и хаим.

И порою открываем

пред собою вдруг дороги,

и к судьбе своей взываем,

чуть дрожа под взглядом строгим.

Вновь открытое пространство

нас зовёт, пугая правдой.

Мы не слушаем про странности

наши, и … порой мы рады,

что мы встали и шагнули,

не смотря на наши страхи…

Словно нечто умыкнули,

ворот расстегнув рубахи.

У кого какое время –

у того свои откосы.

В спину солнца луч – не премия

для того, кто встретил росы

в темноте шагнув… Навскидку

путь поэзии – шарада.

У поэта – нет накидки…

часто… Есть лишь – чья-то радость…

или – горечь… Осознанье –

дар несущий боль и сладость

вместе… Вечности касанье

делает мудрее младость.

Что мы знаем про поэтов?

Ничего, хоть и читаем.

Тлеет кончик сигареты,

проступают очертания.

Время летит, как состав под откос:

может сорвётся, а может минует.

Слушая стук вездесущих колёс,

делаешь вид, что ничто не волнует.

Ну, а на деле – считаешь века.

Ну, не века, так хотя бы мгновения,

и обещаешь всех не вовлекать…

Кто эти все? Так…  в движении звенья.

Кто там зовёт, повторяя… постой…

Кто отзывается… Ладно… Пустое…

Можно соврать, что мотивчик простой…

Но если честно – пожалуй не стоит.

Время оно – знает всё и не врёт –

только молчит… Может это и лучше.

Время умеет молчать лишь вперёд.

Всё, что назад – отразившийся лучик.

Что же выходит? … Стихи ни о чём?

Что там стихи… каждый шаг и желанья.

Разве момент понимания включён

в цену билета, в вязь линий на длани? 

Время летит… Вовлечённым в поток 

выбор внимать дан, храня свои лица.

И неуместны бурчание, и торг,

и ожиданья возврата сторицей.

Но возвращаются лица, слова,

помыслы, мысли, желанья и чувства.

Время сметает, и чёлку со лба

мы убираем на грани сочувствия

к мудрости, глупости, бликам в окне,

произнося не в сердцах: «Это время,…» –

зная – никто не придержит коней, 

тщетно сличая терпенье с прозреньем.

В такие времена не ищут совершенства,

и даже тишина звучит порой, как ложь.

И что тогда любовь, доверье и блаженство?..

Молчи и не гадай, и Космос не тревожь…

Сознанье состоит из тёмных аксионов,

хоть веришь ты, мой друг, в иную благодать.

И шепчет Альтер-Ты про всё, что не исконно,

но зиждятся на чём минувшие года.

В такие времена гаданье на грядущем

звучит как парафраз в симфонии огней,

мелькающих вдали… То реже ряд, то гуще,

то гаснет… Не гони безжалостно коней.

Они тебе верны и сами мчатся резво

по новым временам как по живой воде.

Не видно в той воде торчащих острых лезвий.

Сойдёт - не разглядеть ей залитых углей.

Но что тогда дымит и тлеет непрестанно?

И что мы назовём однажды Существом.

Мы скачем. Кони ржут, как будто шепчут… Странно …

А может быть и нет… Когда б найти родство.

Кого и с кем? Скачи… Туда где анти-мысли

соткутся в то что мы не назовём печаль.

Погасли те они, но новые зависли…

Планеты ли, снега?… И слышится: Встречай!…

Луч солнца потерялся на пути.

Один из миллиарда….

Но заметный…

В ночи кричала птица – «Отпусти!»

Цикады

подбивали мерно смету.

А я стоял и чувствовал его…

всем существом,

сверяя своё знанье.

И ощущенье нужности легло –

не то родством…

Скорее – наказанием.

За что? За то, что знаю или жду?

За то, что верю

в то, что он вернётся?

За то, что не пеняю на нужду?…

Скрипели двери,

флюгеры, колодцы…

Взлетали следом скрипу журавли,

клевали звёздный корм

опять синицы…

И голос… Чей? Твердил – расшевели…

Я ненароком

шевелил, раз мне не спиться.

И луч вернулся… В этом нет моей вины,

как впрочем нет

Том и моей заслуги.

Вы слышите как тихо он звенит,

как ручеёк

под корками заструги.

Заструга среди лета? … В том – резон

ему помочь найтись

и к нам вернуться.

Прошла гроза. Наполнил Мир озон.

Луча дефис

дал шанс мне улыбнуться.

С блюра старой фотографии смотрят пристально глаза.

Я не помню географии и не знаю, где слеза

зарождается незримо и куда потом ползёт.

Мне не нужно больше грима… Повезёт-не повезёт.

Я смотрю в глаза сквозь марево: дней, недель, декад, веков.

Этот взгляд… Тоска, муар его… Кадр, темнеющий с боков…

Очень скоро и останется – мутное пятно лица.

Впереди маячит станция. Звери мчаться на ловца.

Мчится поезд. Мчаться тучи. Мчатся мысли и слова.

В довершеньи – мчится случай… Издаёт свист булава.

Кто-то крутит. Нам не видно. Лишь чуть-чуть пугает свист.

Наши страхи – голь на выдане. Поезд отбивает твист.

Взгляд забывшийся остался. Он не гонит – он зовёт.

Позади осталось станция. Кто-то в жгут дороги вьёт.

Сам смотрю куда-то долго. Взгляд ответный не ловлю.

Путь – крутой или пологий… Вспомню. Вздрогну. Пригублю.

Бегут по улице шаги. Бегут-бегут – куда не знают.

Зонты мелькают, кушаки, и чехарда бежит сквозная …

Но слышится в той беготне: постой, куда, ты где, останься….

Но лишь становятся плотней нас разлучившие дистанции.

Дрожит не звук, дрожит не свет, дрожит не мысль, дрожит не время,

и чувства – те, которых нет, не отдаляют день творения.

Мы слушаем и слышим зов: он как обычно очень тихий.

Авто в ночи глазами сов моргают делая бег диким.

И дождь, застыв подобием струн, играет, пульс не замедляя.

Весь этот джаз: халиф Гарун – по сказкам бродит… Там за лаем

в тени продрогнувших дворов, стоят и ждут меня деревья,

и кто-то шепчет: будь здоров… А мы давно в любовь не верим.

Но ей похоже не нужна ни Вера наша, ни причастность.

Она дождём обожжена. Она дарить желает счастье.

И та, что сказки говорит, вздыхает, как мехи гармони,

и просыпаются стихи, и зарождается гармония.

Композиторы, зайдя за поворот,

делаются ветром и листвой:

той, в которой Сет, Гермес, Эрот

спорят, что такое естество.

Вроде нам не слышен скрипки звук,

спор не спор… Рояль, виолончель…

Музыка рождается без рук,

и сочится свет в дверную щель.

Только в мире больше нет дверей.

Только ветер, только тени, только страсть.

Только шелест, что твердит: «Скорей, Скорей, …». –

обрывая сам себя, чтоб не пропасть.

… Пропасть между тишиной и темнотой

там, где не слышны ничьи шаги.

Не «скорей»… «Согрей?…» – мотив простой…

Что-то сыпется с небес сквозь дуршлаги.

Не мука, не манна и не снег …

Может мудрость или доброта?

Композиторы колдуют нам во сне

и считают звёздочки с моста.

В отражении и там – на небесах,

где их дом и ждущий звуков зал.

Ожиданье… Цвет, опавший на весах.

В утренних лучах пустой вокзал.

Ах, бабушка, ах бабушка, как ты была права,

когда почти по пояс росла ещё трава,

когда ветра надули мне, что я почти герой,

а ты учила, думая, не жить в войну игрой.

«Тебе пистонов жалко?» – я спрашивал её?

«Стреляет даже палка»… Не шелестит жнивьё.

Хожу - брожу по памяти, не слышу шелест трав,

и говорю я бабушке, что был тогда не прав.

Да – мы в войну играли, с сознанием того,

что выданы скрижали, не ведая богов,

что мирным будет небо, и что игра – игра…

Бушует над той памятью, который год, пурга.

«Стреляет даже палка» … Я слышу – каждый день.

И мне себя не жалко и не гоню я тень,

лежащую, как горечь, с утра под языком…

Все страхи снова в сборе… и каждый мне знаком.

Мне нечего добавить. Мне не за что просить

прощение у мщения. Ему, я знаю, быть:

ведь маятник не может забыть обратный ход.

И стыд, и боль забвения теперь наш обиход.

Могли бы мы сермяжные не допустить возврат,

и как теперь учиться, хоть в чём-нибудь не врать?

… Качается, качается и гонит нас вперёд

туда, где сплошь затянут дороги поворот.

Когда б нам слушать бабушек, когда б знать что почём.

У поля, сев на камушек, как сможем, извлечём

из совести – сознание и совесть из него…

А маятник качается, ведя счёт не шагов.

Переигравший руку –  потерян музыкант,

а мы переиграли собою быть талант,

но теплится Надежда, что может прорасти

в торф воткнутая палка… Ах, Господи, … Прости….

Жизнь полосатая меж рёбер жалюзи

в ирландском заведеньи… по соседству.

Цвет сакур, облетающих, в грязи.

Во вкус перетекает буквоедство.

Течёт и мельтешит всё за окном,

а… в заведенья полумраке всё спокойно.

И в этом видится незыблемый закон.

Всё на ладони, как с соседней колокольни.

Настроит светотень на нужный лад

под лёгкий джаз в винтажности нуара,

а с чёрно-белого портрета взгляд

не новое всё делает не старым.

Там,… по всему, повсюду крик детей,

гудки машин и звуки вечных строек.

В ирландском ресторане без затей

любой поэт с бокалом пива – стоик.

И столик у окна – почти плацдарм.

Кусочки касадильи – не помеха.

Рассеянье сквозь жалюзи' привносит шарм

и наполняет, пусть неслышным, детским смехом.

И кажется порой…  окно – блокнот

с немеренным количеством набросков.

Ударит колокол. Час прожитый кольнёт,

и в нечто целое сольются вдруг полоски.

Чёрный квадрат не Малевича…чёрный квадрат…

Капля дрожит и блестит в блёклом свете Луны,

словно брилльяант непомерную силой карат…

… свет дальних звёзд с непомерной … длиною волны.

Речь превращается в скрип, а слеза в кислоту…

Что со щекой? Поцарапал об ветку весной.

Слов я не знаю, но звуки в молитву сплету…

словно я здесь не прохожий, а некий связной.

Что с чем пытаюсь сейчас я так тщетно сомкнуть?

Боль и прозрение с тайной мечтою и сном?

Чёрный квадрат не убрать, не разбить, не согнуть …

Кто то бормочет мне вторя… со мной об одном.

Только не виден он мне… Я – не виден ему.

Может быть вместе могли б мы хоть что-то решить.

Чёрный квадрат… Не его… Я лишь взгляд подниму…

Если бы взгляд хоть бы что-то сумел совершить.

Чёрный квадрат безразмерный в масштабах судьбы

нас вместе взятых, спрессованных временем в суть.

Может однажды взметнуться с тебя на дыбы

Чёрные лошади и черноту унесут.

Прочь… Навсегда… Я связной и  –  не должен мечтать.

Здесь в черноте права нет на пустые слова.

Капля стекает. Блестит утончаясь черта. 

Кажется некто стремится её продлевать.

Чёрный квадрат наших мыслей, стремлений, надежд…

Мрамор, пергамент, чугун… Ну, а может быть, холст?

Кто-то невидимый но я промелькнул… Звук шуршанья одежд.

Чёрный квадрат по всему наш последний блокпост.