Преодоление робости

1.

Мы пили чай на кухне тесной,

а март стекал по стёклам вниз,

сосулькой брался за карниз

и замерзал.

                     Я нервно ёрзал

спиною к кухонной плите.

Минут тянулась канитель

как тайна.

                   Ты была прекрасней

всех слов, что мог я сочинить.

Темнело.

                   Их терялась нить

и, я надеюсь, не напрасно

"Маяк" транслировал нам вальс.

Я таял (не для всяких глаз).

Я таял и всё так же ёрзал.

Отставлен чайник был

                                        и газ

мерцал загадочно и томно

на кухне маленькой и тёмной,

готовой к встречам допоздна.

Она - 

             внимала нашим позам.

Я - 

       забывал слова, что в прозе,

       и, убирая чуб со лба,

       стихами тоже забывал.

2. 

Девятым комом к горлу вал

                                                         подкатывал

                      и было зябко,

                      и день отчаливал, скользя,

                      как стайка "можно" и "нельзя".

И что-то предвещало слякоть…

Вращалась медленней Земля

в гармонии от ноты "Ля".

3.

Мелькали белыми стихами

снежинки шепотом в окне,

и совершенно не стихали

слова, бурлящие во мне.

Зима сдаваться не хотела,

себя считая всех умней:

               над городом плыла верхами,

               и вечер люстры зажигал…

               Махали ангелы крылами

               и проносились между нами.

               И мир вдруг сделался так мал,

               что я невольно застонал.

И стало вдруг темно и снежно.

В каких-то несколько минут

заклокотала в горле нежность,

а ты

         зевнула безмятежно.

День 

          окончательно сморгнул.

Я выдохнул и

                         утонул.

4.

Секунда, две, четыре, семь…

Я б с удовольствием присел.

На девять

                   просто бы упал -

                   всё было б даже не в дурмане…

Я словно на большом экране

трагикомедию играл:

цветок герани обрывал,

робея как не по науке.

          Сказать вновь многое хотел,

          краснея молча в темноте,

          но только мог, 

                                     что прятать руки.

5.

Мне снова захотелось чаю:

он планомерно закипал,

а с неба сыпалась крупа,

и ты как будто изучала

случайно линию ногтей.

Я продолжал ругать не те

слова, 

            что всё не получались,

и сам, как чайник, закипал,

не сознавая, как устал,

и как заждался…

                               Быть пружиной

мне надоело.

Быть бы живу…

                               Ты вздрогнула и я спросил:

"Ты не замерзла?" 

                               И несмело

                               Ко мне ты на колени села   

                               и руки я перекрестил.

                                 Ты - не сказала: "Отпусти…"

6. 

Свисток свистел, не уставая,

как будто кто-то уезжал.

Я не сидел и не лежал.

Одновременно был и не был.

Возможно, что я сам жужжал.

Двенадцать,

             право,

                  неужели?

Тринадцать -

         и теперь "уже ль"

вальс, вечер, головокруже…

Межа всё уже,

                      уже,

                         уже…

Дыханье.

             Шепот:

                     "Ну же!.. Ну же!.."

И не нужны стихи…

                                     Уже

я не пишу про неглиже.

             Я лишь, краснея, их читаю,

             а снег последний отлетает,

             дорогу уступив весне,

             и не мешая мне краснеть.