Окенами

Несклонный к полноте, слегка поправившись,

но не утратив тонкости с годами,

он искренне надеется отправиться

на остров им открытый – Окенами,

укрывшийся от Куков и Колумбов,

невидимый ни спутникам, ни птицам,

который год зовущий звуком румбы

на берег неизведанный спуститься.

А по Москве неслышно рыщет осень

пиратским бригом в пятом океане,

но он, вступив на борт, вновь не попросит

его подбросить утром к Окенами.

Окинув взглядом вымокшие крыши,

он спустится обратно где-то в центре,

скользнёт вниз по канату у афиши

с его фамилией и датами концертов.

Корабль скроется, листвой присыпав лето.

Проснётся он от крика козодоя

и, не одевшись, подбежит к планшету,

добавить в карту линию прибоя.

Так ночь за ночью, суживая пятна,

к нему приходит с музыкой и снами,

зовущая из Космоса обратно

бегущая по гребням Окенами.

Никто не знает, что в чехлах с гитарами

хранит он путь к его незримой музе.

А публика уносит вместе с чарами

с его концертов крабов,.. да медузы.

Ещё не старый, хоть на вид уставший,

он не спешит домой с ночных концертов.

Он думает о той - названье давшей,

(начертанное на Афишах в центре).

Он ждёт её, он верит, что не может

она не воплотиться из страдания.

И вот Аншлаг (ещё один) рождён и прожит.

И вновь свежо, как ночь, его предание.

                         * * *

- А Окенами - это на японском?

- Не знаю, но скорей – новозеландском.

- Он услыхал названье в ржанье конском…

- Да бросьте… Просто в крике хулиганском.

- Смотрите, это он… Какой-то грустный.

Я подойду.

              - Давай. Тогда до встречи.

Он услыхал, как кто-то лёгкий хрустнул,

ступив к нему, и вмиг расправил плечи.

- А Окенами - это по-японски?

- О нет. Скорей – по-окенамски.

- А почему у Вас пальто в полоску?

- А почему Вы вдруг залились краской?

Корабль зимы завис над ними утром.

Канат слетел от них в каком-то метре.

Он ей играл. Снег присыпал их пудрой.

Вокруг игрался в карты шустрый ветер.