Грустная сказка с открытым окончанием

А всё-таки жаль, что в Москве больше нету поэтов:

поэтов веселых, бредущих домой налегке.

Концом папироски рисуя в ночи пируэты

поэты исчезли под ливнем, вошедшим в пике.

Возможно, в дожде этом летнем, осеннем, весеннем

растаял бесследно их юный наивный порыв,

а может быть, с пиками капель впитав потрясенья...

невесть от чего, поменяли условья игры

поэты... Не тайте, признайтесь, куда вы исчезли?

В кого воплотились? Зачем омрачили чела?

За плотными шторами морщитесь. 

                                       Нет правды в кресле.

Одно осознанье. Тоска не жужжит, как пчела.

К чему констатации истин, известных с пелёнок.

Припудрите лоб, ваша бледность уходит, Пьеро.

У Вас под окошком из лужи напился козлёнок.

Есть шанс, что под утро  сожмёт он в копытце перо.

И будут дворами Алёнушки тщетно метаться.

Упрямо... Молчат колокольца, и пушки молчат.  

И то хорошо. Наступила эпоха ротаций:

вращенье - момент, что изучен, но всё непочат...

Молчат или пишут, что время настало такое,

писать под дождем, протекать, превращая козлят

в подобных себе. Не козлята ли водят рукою?

Вопросы не ставятся но, слава Б-гу, не злят.

Промокнув до нитки и платье сменив на сухое,

усевшись в старинное кресло поближе к окну,

одна из Алён притворится немой и глухою,

откроет журнал, чтоб сильней тишину подчеркнуть.

Но дождик не даст. 

        Он скребется с завидным упорством,

и плачут козлята, и пишут поэты о том.

И только во взглядах Алён ещё нету притворства. 

Пока ещё нету. 

                    Как нету поэтов. 

                                           Жгутом

скрутились потоки, не зная, что время их вышло.

Окончился дождь. Что-то будет? Надейся и жди.

Смеркается. 

   Слышно, как в арке во двор кто-то дышит.

Возможно, боится, что снова начнутся дожди.

Причём тут Москва? 

        Да Москва тут не больше чем город,

но все же пусть будет Москва: 

                   не Париж, не Нью-Йорк.

Плечом задевая о стену, походкою твёрдой

домой возвращается некто: замёрз и промок.

Кромешная темень. 

Он чиркнет последнею спичкой,

прикурит. Огонь осветит пару страждущих глаз.

Он спросит: 

  – Ужель не меня ты встречаешь, сестричка?

А звать тебя как? Не Алёной?.. 

                                           Окончен рассказ?

Обидно до слёз, что не стало весёлых поэтов,

почти не осталось. Буквально один на район.

Концом папироски рисуя в ночи пируэты,

идут и не видят глядящих им в спины Алён.