Мне снилась музыка опять,

а я не знаю нот.

Пружины жалобно скрипят.

Беспомощен блокнот.

И я, вздохнул слегка во сне,

но снова упустил.                           

Растаяла она в весне                     

мне не сказав: “Прости.”

Мне снилась музыка опять

еще прекрасней той,

но не на кого мне пенять,

что вновь я встал пустой.

Она ушла под скрип колёс

с октябрьским дождём.      

Хотя рассвет не всё унёс.  

Я в этом убеждён               

Во мне её осталась часть,

прорезавшись в стихах.

И я слова стараюсь класть

ровнее на листках.

А снег ложится за окном,

ложится и молчит.

И вместе с приходящим сном

вновь музыка звучит.

Как гладь океана в затишье волниста...

В дыхании клавиш таится дорога.

Не надо смотреть на лицо пианиста.

Не надо пытаться услышать в нем Б-га.

 

Постичь тайну пальцев? Как душу? Не стоит.

Секреты пряденья сильней пониманья.

Но воли не хватит промолвить: "пустое".

И бег... По волнам? Это вовсе не мания.

 

Лицо запрокинуто к небу. Простите.

Сквозь музыку вы не услышите хруста.

Нет, он не страдалец. Не демон. Не мститель.

Он звук? Он повсюду, где было бы пусто.

 

И бег по волнам, что огня полыханье.

Простите: сегодня погашены свечи.

Так легче расслышать, как льется дыханье

сквозь плавную темень на кисть от предплечья.

 

Не тешьте надеждами скорой разгадки.

Не раньте себя, осознав невозможность.

Ведь в шторм океан ослепительно гладкий.

Прекраснее нет слова… Слова "тревожно".

 

Но бег по волнам - он всегда возвращенье.

От боли до боли. От счастья до счастья.

И те, кто не понял – достойны прощенья.

И в этом прощенье срастаются части.

 

Портреты любимых останутся в тайне.

На кончиках пальцев одна только Вера.

Нет слаще подарка, чем Выбор скитаний,

застыв лишь на миг в темноте у барьера.

 

Не надо смотреть на лицо пианиста:

он, дав нам свободу, собой недоволен.

Прощальный подарок дрожаньем тернистым,

от счастья до счастья, от боли до боли.

У начала времен нет конца,

как не может там быть и начала.

У кольца не построить крыльца.

Без земли смысла нету в причалах.

У начала начал есть печаль,

что навряд ли напоишь речами.

Остаётся сличать, и встречать,

и стекать в океаны ручьями

Не надо делать сказку плоской.

Не надо делать сочной жизнь.

Не зебра, и не путь в полоску,

и не сплошные типажи...

Так что?.. Любовь?.. Метаморфозы?..

Законы?.. Исключенья?.. Блажь?..

Не ты ль застыл тут в странной позе?

Узнал?

           Теперь ищи багаж.

Как ветер в поле – джинн в стакане.

Как песня - в банке стёк закат.

Опять чудные великаны

дают ходули напрокат.

Спешат навстречу человеки,

не думая про чудеса.

Веками точат русла реки...

Зачем сейчас усы кусать.

Возможно, что я в ус не дую,

да, и совсем не великан,

но завтра спичку не задую

и дам обжечься я рукам.

И пусть пока не вышли строки,

и красок нужных снова нет,

но всходит солнце на востоке

и приближается сюжет.

В каждом из этих безмолвных животных скрывается песня.

Ветер, прошу, научи меня двигаться плавно и прямо

к слову, с которым пучина прозрачней, а небо небесней,

к чувству, с которым пребудет удачи, подняться из ямы.

Дублем за дублем, порыв за порывом… За буквою – буква.

Так… от песчинки к песчинке в рулады слагаются судьбы.

Эти животные учат терпенью, не делая трюков.

Небо спускается к буре навстречу. К ней тянутся губы.

Только беззвучных тех стойких призывов за воем неслышно.

Ветер, спасибо тебе за науку, за мудрость и чуткость.

Стоя пока ещё... кланяюсь низко (невольно излишне).

Ветер пугает, но в общем безмолвье не видно, как жутко.

Эти животные, с виду как будто совсем не живые,

как оказалось, способны подвигнуть к желаньям и страхам.

Кто они? Может быть, тайные помыслы сторожевые?

Кто же их создал? Кто нас поражает тактичным размахом?

Молча и чинно едва научившись у ветра движенью,

ходим вдоль моря мы в мудрой печали друг другу навстречу.

Небу в воде подражая, играем сейчас в отраженья.

Ветер стихает, и мы начинаем учиться перечить.

Эта женщина, похожая на сон,

иногда гуляет по Земле.

Про таких снимает фильмы Люк Бессон.

Ни один герой не сможет не сомлеть.

Непонятны её пластика и речь.

К ней не применим наш лексикон.

Её образ мы пытаемся сберечь,

но не пишем с её лика мы икон.

Неземная не богиня посреди

одичавшей от тревоги и забот

нашей жизни... кто отчаян, кто сердит,

кто сбил ноги, кто сквозь ночь глядит за борт.

Встречи с нею ждут не осознав,

а случится - застывают обомлев.

Эта женщина приходит не во снах,

с нею спутники:  жираф, гиббон и лев.

Нет не призрак... воплощенье всех начал,

неприкрытой первозданной наготы.

Позабудут козы про печаль.

Из морских глубин поднимутся киты.

Нету смысла ни в полотнах, ни в словах,

как нет смысла слушать шорох диких трав.

Распускаются лианы на стволах.

И я знаю, что опять во многом прав.

И я знаю, что пройдёт сезон дождей,

что естественны хамсин и снегопад.

Проходя среди плебеев и вождей

то я – слон, то дикий буйвол, то гепард.

Манят джунгли, манят горы, манит степь,

и киты, что чуть покачиваясь спят.

Время - вспышка света на хвосте.

Чуть вращаются в пространстве, но не вспять.

В нашем мире накопилось много зла.

Много больше, чем возможно осознать.

Занимаясь тщетным поиском числа

те и эти верят в некий знак.

Живопишут и слагают чернотой

те кто честен, те кто сломлен, те кто зол

И не скажешь им, "ребята, всё не то".

И испачкан в саже бант, манжет, камзол.

И тогда опять и мне, и им давая шанс,

не богиня, не видение, не страсть -

эта женщина проходит не спеша,

не маня... (Куда?) ...Не побуждая встрять.

Вновь киты на свет всплывают из пучин,

чтобы мир, летящий в бездну, поддержать.

Эта женщина проходит вне причин.

Ей не нужно тех и этих убеждать.

Моя черепаха стремится к твоей черепахе,

под панцирем пряча любовь,

                             предрассудки и страхи.

В преддверии ночи  неспешности глупо перечить.

Да... я сомневаюсь, что к месту пространные речи.

Любовь не измерить ни эквивалентом тротила,

ни взрывами панцирей... эко их разворотило.

Допустим... 

       Разорванных чувств не увидеть. 

                                                Всё гладко.

Припрячутся боли 

                   под панцирем новым

                                              в достатке.

Моя черепаха не знает строения Мира.

Её занимают суставы (читайте “шарниры”).

Измерив сближенье по тени, 

                                что сделалась шире,

потрётся о панцирь желанный, 

                                   начав дебоширить.

Тень шире. Тень давит на точки 

                                    второй производной.

Стоят черепахи на глади. (Воздушной ли, водной...)

И нечто с их панцирей кубарем ахает 

                                                       в бездну.

Вы им не подскажете, что?.. 

                                Ну же, будьте любезны!..

Чтоб Мир удержать, нужен лишний 

                                          (читается третий).

Киты, черепахи, слоны... 

                                одним словом – сдурейте!

Ищите три точки. Чертите. 

                                (Не Землю – 

                                                так плоскость).

Искать не пытайтесь к стихам этим 

                                            авторских сносок.

Чуть видной полоской Восток за окошком алеет.

Как в августе градом слетают шары Галилея.

Тем временем, 

                  спрятав любовь в панцирь 

                                          рядом со страхом,

моя черепаха стремится к твоей черепахе.

И вот приходит слон.

Он больше, чем мечта.

Он больше, чем тоска

на целое сомнение.

Я знаю - слон силён.

Он многим не чета.

... Кончается доска,

но не пугают тени.

Сквозь декабри снегов

рассудку вопреки

приходит слон как шанс

и хобот поднимает.

Смотрю я на него:

"Коснись моей руки 

приветствием на счас..."

Вновь... пауза немая.

"Прошу, не разрушай!"

Слон протрубит "Зарю",

и в дребезге посуд

почудятся органы.

Почудится: "Решай!"

Я кофе заварю.

Слоны мечты спасут.

Не поздно и не рано.

Тенями во дворах

от их больших ушей

мелькают дни тревог

и ожиданье встречи.

Надежды в головах

им видно по душе.

Рождают ветерок

и сонм противоречий.

Куда они? К кому

в предутренней сей час?

С мечтой... С охапкой рифм...

С воздушным поцелуем.

Рассвет стучит в корму.

Не здесь и не сейчас.

За счастья дальний риф.

Печали - не к лицу им.

И вот приходит слон..

Если построить из слов

Мир, где есть место тебе,

если забыть, что есть Зло,

если не лезть на Тибет,

можно поверить в тебя,

можно тебя полюбить,

можно усы теребя

грубым в ответ не грубить.

Можно кричать посреди

города, ночи и сна,

как у подножья гряды:

“Где тебя носит, Весна!?.”

Можно сложить из других –

всё, что тебе по душе.

Можно не видеть круги

ауры возле ушей.

Можно поверив войти,

но ещё лучше – впустить.

Я… гашу слово “фитиль”.

Следом наощупь - “Прости!..”

Птицей сорвётся к ногам

чистый, как горечь, листок.

…Ты вдруг придёшь по снегам

мной ненаписанных строк.

Между Землёй и закатом есть тонкая щель. 

Если захочешь, попробуй отправить письмо.

В нём попроси разъяснить распорядок вещей.

Мысли и чувства свяжи ожиданья тесьмой.

Между закатом и прошлым один только шаг.

Ты, его сделал и ждёшь, заблудившись, ответ.

Ночи кушак на Земле превратиться в большак,

но не стекают сомнения с дождями в кювет.

Между тобой и закатом непрожитый день, 

полный любви и печали, тревог и забот.

Ты, повторяя: “Смотри, ни за что не задень!”, -

снова споткнувшись, летишь (просыпаясь) за борт.

И, отрясая с ресниц недосмотренный сон,

зная, что ящик почтовый чарующе пуст,

глядя в рассветное небо, промолвишь: “Гарсон!

Мне бы… улыбки глоточек из сдержанных уст”.