Я слушаю который год всегда и всюду всё что слышно.

Пока ведётся мой поход не заморачиваясь слишком

в его реальном arrière-plan – тревожусь о конкретном шаге,

и радость с горем пополам – сокурсники в моей общаге.

Да – я студент. В который раз? В каком из допустимых ВУЗов?

Без лишних фраз и без прикрас вслед за мечтой своей в рейтузах

натянутых по стройный стан – я шлю сигналы вожделенью

и повторяю «перестань», и радуюсь сомнений тленью.

Им нет числа… Чему? Всему… Я слушаю их всех и… Точка.

Я слышу осенью: «Зимуй!» – зимой я слышу: «Жди листочки»…

И жду. И жгу в глухой ночи… Слова?… Слова .. Подобье глины.

Одно из слов всегда «молчи»… Молчу, а ночь бывает длинной.

Уже давно я выпускник. В который раз? … Ответ – не в первый.

Облокочусь на колосник… Всмотрюсь… Спрошу: «… и где ж теперь вы?»

И не ответит мне никто. Слова придут из ниоткуда.

Пластинка с лейблом Victor трещит альтернативой гуду…

Времён игра и чехарда лишь возбуждает взгляд мой цепкий.

«Тебе я нравлюсь?» «Иногда»… Никто не спросит про концепцию

и хорошо. Иду молчу и собираю всё что слышу.

Что по плечу – то по плечу… Иду – раз сам однажды вышел.

Я хочу вдвоём с тобою по дороге

просто так идти, возможно, в никуда.

Я хочу быть глупым, а не строгим,

спрашивать «докуда» и «когда».

Я хочу встречать коров, собак, подсолнухи,

видеть странных, как и мы, людей.

Не боятся всем казаться олухом,

как и впрочем собственных идей.

Не бояться строк своих взъерошенных

и твоих взъерошенных волос.

Быть непрошенным, смеяться по-хорошему, 

понимать… Что… довелось – не довелось.

Это всё приснилось мне, наверное…

Если бы не стёртые в мозоль.. Ноги…

не поверил бы… Экстернами  

эту школу нам закончить помоги.

Путешествие, а, может, … лишь желание,

игры подсознания, … спектакль…

Все они – становятся жеманнее…

Но не ты… Да и… да будет так. 

Мы идём вдвоём с тобою по дороге.

Нам навстречу то леса, то облака.

Одного прошу… Коснись меня, потрогай,

чтоб реальность осознать наверняка.

Вертолёты словно по команде

вдруг взметнулись и умчались за закат.

Если полетели значит надо.

Гром вдали… Сейчас… начнёт сверкать.

Он стоит и смотрит не моргая

вдаль, как будто видит в первый раз.

Осень… Незнакомая, другая…

Лишь волос незыблемый окрас.

Вертолёты скрылись за горами.

Он глядит зажав гитарный гриф.

Где-то далеко, плывя дворами

песенка его заденет риф.

Риф не риф, зацепится  за крышу,

спустится на землю вдоль берёз.

Он глядит и, кажется, он слышит,

как вздыхает девушка всерьёз.

Девушка, которую не знает…

И она не знает про него.

Песенка его чудит лесная,

пролетая от капели до снегов.

Ветер нагоняет ожиданье.

Не уходит он. Подкралась ночь.

Вертолёты сделались преданием,

строчкой в песне, что лететь не прочь.

Где-то слышен плеск. Возможно

той реки уже не разглядеть.

Всё что различимо снова ложно

или сложно. Очень чёрен дёгть.

Если только память всё расчистит.

Время всё расставит по местам.

Он стоит один… Седой, плечистый

улыбаясь грусти: «Перестань»…

Ни о чём в сердцах не сожалея,

зная точно – вертолётам вслед

и она умчится… Заалеет

новой песней радостной рассвет.

Бьётся пульс тонких струй, как тогда… Я забыл, извини — я молчу.

Бьётся дождь в окна душ: третий век, и не смолкнет мотив — этих струн.

Бьётся крик, в горле — ком, в жилах — кровь. Я нашёл этот сон,

что хотел посмотреть в прошлый раз, но опять, как всегда, я не сплю.

Как всегда, на закат улетает мечта — память жжёт, и огонь не даёт

как всегда, угадать для чего всё летит в темноте, в никуда.

Как тогда, перед тем как мы все стали лучше владеть

этой тайной тоски, что влечёт нас вперёд через дождь… Слёз? Допустим… Прощай.

Иногда. Никогда. Навсегда… Этот слог, что ищу - для чего

не скажу. … Для чего?… Для кого: для тебя ли … для нас.

День за днём, метроном, камертон - что-то в окнах дрожит: свет - не свет.

День и ночь. Ночь и день. Ты и я. Это просто мотив, что звучит.

Как всегда в этот час между явью и сном - что нельзя разделить

как тогда, когда мы начинали искать в этих звуках ходы.

Как светло там за вязью тех нот, что забыть не дано.

Они льются как дождь. Струны рвутся…. Прости…. Утро. Время идти. Поезд мчит за закат.

Точка бесстыдства сползает на дно: 

медленно, долго, неспешно… давно.

Дна нам не видно,…но ждёт оно всех.

Слышатся всхлипы? Может быть,… смех?

Конское ржание и скрежет колёс…

Ветер разгадки в порыве унес.

Вот бы он нам передал свой порыв,

но мы не знаем условья игры.

Разве проблема? Выходит, что – да…

Точка бесстыдства сползает года…

Правильней «годы» сказать… Наша речь

в точку сжимается… Не уберечь…

Как на экране прибора дрожит

кардиограмма, чертя рубежи

точки кипенья и точки стыда…

Ты понимаешь хоть что-нибудь?.. Да…

Боже… ответил… Но точка ползёт.

Кто осознает – тому повезёт

хоть ненадолго себя осознать

частью… Надолго ли?.. Не допоздна?…

Поздно – не поздно: ведь времени нет.

Есть только точка на серой стене.

Медленно-медленно движется вниз.

Шёпот не слышен твой: «Остановись».

Шёпот? Да - шёпот. Ещё – не мольба.

Чёлки синхронно поднимем. Со лба

скатится капелька пота на грунт.

Время повесить на шеи корунд.

Точка. Пока не поставлена, но:

всё что мы знаем – мы знаем давно…

Даже отсутствуя, движется… Нам

зябко… Темно … Не хватает огня.

Что нам важнее: тепло или свет?

Знание… Мудрость… Банальный совет.

И не хотим мы до точки дойти.

… Точки сползают. Плетутся пути.

Я давно живу в лесу. Вам не видно этот лес.

Я иду и чушь несу, и кружится рядом бес.

Нет – не чушь… Есть интерес… И не бес совсем, а Пан.

Я б провёл для вас ликбез, но посыл вести пропал.

Я давно живу в дали, хоть я виден вам как лист. 

На окне, авто, в пыли… Много где… Ведь я – стилист.

Кто-то шепчет вслед: «А то»… Я не слышу, но смеюсь.

Не надену я пальто. Позабудусь. Не приснись.

Если только…Вам решать. Лес мой – он ведь за углом.

Вот сосна – как хороша. Пусть на деле это клён.

Говорите «чушь»… ну-ну. Мне не слышно всё равно.

Натянул Сентябрь струну. Дождь разгладил шов сварной. 

Где? На чём? На стыке снов. Или мыслей? Или слов?

Время тихих босанов. Время мыслить не назло. 

Вопреки?.. Не вопреки. Время полюбить тот лес.

Двигаюсь я вдоль реки. Строчки превращаю плеск.

Она прилетала к нему по ночам

раз в год, иногда пару раз за три года.

Он знал цену слов, но, встречая, молчал,

и челюсть сводило почти, как от голода.

Он долго смотрел на неё, и луна,

почувствовав, делалась медленно ярче.

И медленно таяло платье из льна.

И медленно в комнате делалось жарче.

На ней из одежд оставалась печаль.

На нём – прядь волос её длинных и синих.

Луна, как всегда, миновала причал

крыш зданий напротив … на слабых и сильных

деля вся и всех, но не этих двоих.

Их тени сплетались, как стебли растений.

Её лёгкий выдох промчался, как вихрь.

Ответный его – утонул в… запустеньи.

Он очень боялся касаться, как все.

Она ощущала касанья молчанья.

Мелькала в окне воробьёв карусель –

последних,… кто чувствует в мире отчаянье.

Она не пыталась остаться «совсем»

И он не просил никогда, веря слепо.

Луна же делила недели на семь.

Лишь блик на окне оставляя, как слепок.

И пахла, раскрыв все бутоны, сирень.

И ночь приходила, потом уходила.

И пенье в окне полицейских сирен

кипению чувства, прервав, – не вредила.

Она прилетала к нему по ночам.

Нечасто, но главное, что… прилетала…

… Что дальше? Рассвет… Нету места речам.

Взгляд бродит по крышам в пределах квартала.

Бах выбирает краску, сперва рисуя ночь.

Возможно, для острастки, возможною чтоб помочь

он добавляет звёзды, что будут нам светить.

В мерцаньи первых гроздьев мерещатся пути.

И где-то на дороге вдруг возникает дом:

уютный, очень маленький, заметный лишь с трудом

на фоне прочих звуков, что окружают нас,

и двигаются руки, касаясь нот, что снясь

садятся на ладони. Вновь слышатся слова

про то что ночь бездонна… Но ухает сова.

Мир умерший как будто вдруг оживает вновь.

И тикают минуты. И бьётся в жилах кровь.

И кисть ласкает профиль, добавив блеск в глазах.

Бах безусловно – профи. Возникнет жизнь в слезах.

Бах выбирает звуки и выпускает в ночь.

Касаясь клавиш, руки пытаются помочь

шагам несмелым первым решившихся идти.

О чём он? Как?… О Вере… О знаньи…. О пути.

Бах выбирает годы и запускает ток

ручьев, сольются в реки они, чертя итог

дорогой к океану. Бушует океан.

Рука играет пьяно… Никто пока не пьян.

То медленно, то быстро мелькают облака.

Рука выводит форте… Как будто на века

всплывает это небо… Про нас ли, не про нас?

Здесь всех когда-то не было… Звук новый – диссонанс?

Любимая, послушай, вглядитесь и осознай.

Бах предоставил случай. Его не прозевай.

Да да – не шанс… Звучание – затихнет,… что тогда?

Тогда придёт отчаянье?… Закончатся года?…

Дай руку мне родная, вглядитесь … Пора идти.

Бах опускает крышку на клавиши… Пути

зовут нас с новой силой. Задумался орган

свободу дам фантазиям… Одной – сверкнула грань,

и на неё скатилась дождинкою слеза,

и небо опустилось, нам не открыв, что за …

Ты слышишь этот голос? Я тоже … Голоса

окрашивают полосы…путей… Там в небесах

вдруг возникают волны, что катятся по ржи.

Мы это поле вспомним, и… вновь возникнет жизнь.

Что находится за этим поворотом?

Улица… одна, другая, третья,…

в дом давно забытый мной ворота,

девушка, молчащая, в берете.

Как давно она молчит? Три века…

Или… три минуты?… Пусть – три года. 

Что для них страданье человека?

… Шорохи деревьев в этом городе.

Ведь на чистоту – меня там нету.

Я давно там не был и не буду.

Да… мы с нею на одной планете 

всё ещё живём, пройдя запруды 

рек сознания, почти что не подвластных

логике, желаниям и чувствам.

Кто сказал: воспоминанья сла-до-страстны?

Кто здесь о приметах и предчувствиях?

Я молчу. Молчу и улыбаюсь. 

И желаю вам, друзья, того же. 

Дымка над домами голубая. 

Блики в окнах что-то подытожат.

Там за поворотом просто город. 

Не скажу название. Не помню

для чего и чем немного гордый 

я сказал себе, что что-то понял.

Земля поёт, летя в пространстве,…

печально трепетно поёт,

и звёзды смотрят без пристрастий

как то растёт, то тает лёд,

уак возникает жизнь и пламя

снедает страхи, осветив

сомненья, а потом желанья…

Тем временем звучит мотив,

возникший до всего… витками ,

нанизывая фа на ми*,

созвучья делая веками…

Там среди них есть где-то мы.

Такие разные. Плохие,

хорошие… Понятно всем

что пламя, лёд, вода – стихии…

Но некому сказать… совсем…

Поскольку без конца и края

ласкает клавиши рука

и всяк, кто сей мотив играет,

не забоится ветерка…

и даже ветра, что разгонит

печали, волны, облака.

И кода зазвучит агонией…

И всё замрёт… Наверняка

потом начнётся всё сначала…

слегка иначе, и..  Мотив

аккорд удачный увенчает

другой аккорд передвосхитив.

Прощай XX век. Прощай, Ален Делон:

голубоглазый вор застенчивых иллюзий.

Не виден был нам всем прощальный твой поклон.

Твой медленный уход не станет нам обузой.

И память, как стоп-кадр, сыграв печальный блюз,

не станет нас терзать…ни плачем,… ни улыбкой.

И, как бы в первый раз, я больше не боюсь

за кадр перед концом… сеанса… Снова рыбки

глаз светлых промелькнут в муарной полутьме,

и тень метнётся прочь, и день настанет новый.

И птичка запоёт… Зачем,… живя в тюрме,

она осознаёт, что нам… порой… хреновей.

Делон и Бельмондо. Два баловня судьбы.

Запахнуты плащи. На лбы надеты шляпы.

Они сейчас уйдут, с улыбкой, без пальбы.

Дымки от сигарет… Сорвало где-то клапан,

и время рвётся вон, но не окончен фильм,

и умерший герой встаёт из тьмы с улыбкой,

ведь, право, happy end в кино для простофиль.

Ведь право - этот свет в стене совсем не зыбкий.

Движения рукой вдоль шляпы и вообще…

Не кончена игра, и непонятна драма.

Они ушли сейчас, для нас оставив щель.

Мы видим спины их… Вдали. Держите прямо

вы спины, как они… Огни не догорят…

хоть теплятся давно…  ни ночью, ни с рассветом.

Они опять вдвоём. О чём-то говорят.

Понятно, что слова от нас относит ветром.

Девушка в зелёной шляпке и другая в синей…

Мушка разминает лапки. Кто же объяснит мне,

что же это происходит, в Мире и на Небе?

Может быть ошибка в коде?… Чарочку от Гебы

пригубит нам не удастся. Мы не на Олимпе.

Жадным взглядом папарацци в них похоже в влипну.

Волны катится на берег, а потом обратно.

Воздаётся не по вере, не по славе ратной.

А по глупости и страсти, иногда по знанью.

Девушкам скажу я: «Здрасте…» - видно в наказание 

им и мне послали боги столики в таверне 

по соседству. Все мы в блоге. Статус не проверен. 

Вот они щебечут… тихо, вот они смеются.

Изогнули лебедихи шеи. Волны бьются. 

Огонёк дрожит на свечке, догорев в камине. 

Девушки… Где? На крылечке? … Следа нет в помине. 

Зевс рисует громы в небе. Гера – поит Землю.

Девушкам, которых не было, я зачем-то внемлю.

В мой дом приходят люди… часто…

без спроса даже по ночам.

Приходит просто пообщаться

и кое что украсть…. Та дам-м-м…

Зачем?…. Я всем делюсь почти что,

и в целом даже рад гостям,

но людям надо изловчиться…

Зачем? Скажу – так не простят.

Они всё трогают без спроса,

копаются в моих вещах,

возможно, спутав с фондом Сороса.

Я пробую людей прощать,

за непосредственность и вольность,

я даже улыбаюсь им.

Порой скребёт в душе… «Довольно!…» –

мы вместе через ночь скользим.

Они глазеют на картины

и фото близких мне людей.

Они с азартом не спортивным

расспрашивают «что» и «где».

Им, поначалу благодарным,

всё мало… Настаёт момент,

когда я делаюсь бездарным

и скучным… Мне знаком контент.

И что? Да – ничего. Сам выбрав

и стиль и путь – их не гоню.

Ведь мы не рыбы. Дышим фибрами.

Извёл надменность на корню

я так давно, что сам не вспомню….

Открыты и окно и дверь.

Снег падает слипаясь в комья.

Не хочешь – в чистоту не верь.

История – железная дорога,

которая ведёт нас в никуда.

Там ум и совесть продают в три дорога,

и «навсегда» звучит как «никогда».

А если хочется достичь краёв прекрасных,

что делать нам? Кого молить и клясть?

Сухой остаток… сумма или разность?

… Но… ты не слушаешь, как будто отвлеклась.

Глядят на нас с небес Монтень с Декартом,

и шепчут вслед Эвклид и Пифагор.

Гудят мосты…. Под ними – перекаты.

Никто не выдаёт из нас в сердцах: «ускорь»!

Мы пленники? Туристы? Пассажиры?

Один из нас, как будто, машинист.

Нас всех построили, как будто, по ранжиру.

Мне показалось, что сказала ты: «женись»?

Нам с детства врут, что поезд просто снится,

что путь проложенный никак не изменить.

Прошла гроза. Состав в ночи лоснится.

Как на шитье в твоих руках тугая нить.

Что однозначно: в скором – нет стоп крана.

Все что-то ждут от каждого из нас.

Но кто тогда нам вслед глядит с экрана?

Мы сами едем… не в кино,… Не снсь.

И… да… Мы сами… сели в этот поезд,

хотя никто не дал нам выбирать.

Я руку положу тебе на пояс.

Ты – мне… Рука – не кобура.

И всё же что-то… что-то делать… надо.

Мы рядом – что уже неплохо… Но…

Стучат колёса словно канонада…

Я на тебя смотрю, а ты – в окно.

Платформа остаётся сзади

за поворотом тает всё

Таков закон, и… нет досады.

Кто не потерян тот спасён?

Пускай… спасенье под вопросом.

Всё, что не плохо, то уже

вливается в созвездий россыпь

и в стук колёс на вираже.

Там сзади остаются люди,

их облики и имена.

В какой измерим мы валюте,

что не купить не обменять?

Всё то, чему не дать название,

всё, от чего не убежать,

всё, что навеки будет с нами…

Плюс этот в небесах пожар.

Хотя,… пожар погаснет скоро.

Едва ли стоит сожалеть.

Там впереди за косогором

тускнеет небосвода клеть.

И всё, что нам в века не склеить

взмывает облаком вдруг в высь,

и долго в темноте белеет,

и кто-то шепчет: «Отзовись»…

И отзывается ночь криком,

который, впрочем, глушит стук.

Как… в страхе – лжи равновеликом –

ничем не выдать свой испуг?…

А впереди уже маячит

платформа новая… Стук стих.

И это ничего не значит,

как и «Прощай …», как и «Прости…»

Дорога, по которой я иду

лежит среди вопросов и ответов,

чудес природы – тех что на виду;

среди…весны, среди зимы и лета.

Дорога, что ведёт меня вперёд

мне не знакома. Этим я и счастлив.

Я не совру… Дорога же не врёт,

хоть и не скажет, кто к чему причастен.

Пока не обернёшься – не поймёшь

что ты идёшь с определённой целью.

Там за спиной остались снег и дождь,

и понимание что нету панацеи.

Как опыт странствий в жизни применить?

Возможно ли с другими поделиться?

Дорога вьётся, как из прялки нить…

Не может ведь, как ни крути, не виться.

Она не терпит глупых слов совсем,

верней не глупых, а пустых. Подсолнух

глядит мне вслед. Где осень, там и сень,

которая не отдых, не спасение.

Дорога пролегает не для нас?

А для чего? … Вопросы –  без ответов.

Дорога манит снясь… и-ли не… снясь,

и бьют по лицам то ветра, то ветви.

Я иду по ней… Навстречу… Ты

идёшь по ней же. Встретимся?… Пронзая,

горят мосты и восстают цветы.

Дорога ждёт шагов, а не признаний.

Каждую ночь в час, когда поднимаются шторы

и загораются в небе печальном глаза,

я своим мыслям, желаньям, отчаяньям вторю

и не спешу,…чтобы ветер мираж не слизал.

И не спешу, ожидая, что снова…  виденье

выйдет качаясь… Не только глазами тогда припаду.

Каждую ночь я, как будто веду наблюдение,

и … пряжу слова … бессмысленно-честно пряду.

И возникает прозрачная: то ли накидка,

то ли вуаль, то ли скатерть. Под ней – тишина.

И… я, прикинув пространства бездонность  навскидку,

тупо надеюсь, что явишься ты – не жена

и не любовница, как ни вздыхай, и – не муза.

Дева… такая, что глупо мечтать и вздыхать.

Прикосновенье немедленно свяжет нас в узел.

Глупо не видеть в… изгибах желаний… греха.

Чистой любви не бывает? А чистых желаний?

Мерно колышется в такт придыханию тюль.

Я насмешу Б-га, вновь описав свои планы.

Я не из тех, кто умеет играться в чистюль.

Снова и снова веду по пространству ладонью,

вновь ощутив влагу кожи и мягкость волос.

И достигаю вновь дна в этом небе бездонном,

и вывожу на бумаге… что… мне удалось.

Облака сомкнутся или разлетятся.

Ряской вновь затянет зеркало воды.

А на хрупких ветках капельки ютятся,

и утята режут зелень до беды

или … же – до счастья?… Или до забвения?…

Быстро зарастает торная тропа. 

Это не утята, это мыслей звенья. 

Перья на загривках ветер растрепал. 

Коротко ли долго… Присказка не сказка. 

Сказка – не былина. Быль – ещё не суть. 

Облака растают словно по указке.

Чьей? … Ответ, как раньше, ветры унесут. 

Капли те сверкают – ночью и на солнце. 

Блик-комок подкатит – к горлу… В первый раз? 

И никто не скажет: «Всё, пожалуй… хватит».

И ничто не сменит в этот миг окрас. 

Что же происходит? В небесах движенье…

Зарастанье ряской озера… Глоток. 

И ещё, наверное, – Мира торможенье.

И заход (попытка… выйти) на виток.

Голоса затихнут, а потом возникнут.

Что ж с того что разные эти голоса.

Если духу хватит – попытайся вникнуть.

Страшно – так зажмурься… Только… не бросай.

Сегодня среда. Мы привыкли к «Мазуркам по средам»,

но больше не будет ни сред, ни Мазурок, увы.

Как ветер деревьям до вздоха последнего предан,

так этот порыв отражает дрожанье листвы.

Деревья стоят, чуть качаясь, сигнальщик на вахте

нам всем посылает сигналы «Эскрей», «Юниформ».

А дальше?… Рассвет, и… петух начинает кудахтать,

а следом четверг возникает из дымчатых форм

тумана. Он тоже неспешно танцует,

спускаясь со склонов холмов в тишину городка.

И кажется нам: городок наш печально гарцует,

но, как и любви первозданность, печаль та редка.

Скажите, зачем вы любовь эту в Мире искали?

Скажите, кому вы пытались печаль донести?

Что именно чудится утром в прибрежном оскале?

Зачем так вздыхает под лёгкой походкой настил

мостков, что ведут, а на деле навеки уводят

нас всех друг от друга… Гарцует и манит волна.

И ходят киты в океане в немом хороводе,

и в центре их круга, возникнув, всплывает Вина…

… Кого перед кем? Над водой в синем небе Мазурку

танцуют в безмолвном экстазе, плывя, облака.

Среда растворяется … Взяв вдруг кого-то за руку

ты… (именно ты) ощущаешь, как дышат века.

Куда приведёт нас, втянувший в движение, танец?…

По правде, нам страшно такое сцепление рук.

Рассвет возникает в тумане: на щёчках румянец …

… Как жаль, что нам больше не слышать по средам Мазурок.

По небу летел оленёнок. Да-да оленёнок летел.

Ему бы побольше силёнок. Он птицею стать не хотел.

Он просто не мог жить в саванне, покрывшейся шерстью гиен.

Искал он, простите, призванье, а видел лишь страх и гниен-

ие… То не глупость, не прихоть, а шанс оставаться собой.

Летел и шептал тихо: Вы хоть… Кому? Сам себе? … Жизнь - прибой,

но море всегда отступает, когда к нему делаешь шаг,

и пятнышки мерно стекают со спинки томленье верша.

Вы видели? Нет? Неужели? … По правде – не видел и я.

Чтоб после его пожалели, совсем не желал он. Шлея

саванны, метнувшись, исчезла. По правде, исчез только он,

и Небо, сверкнув в грозным жезлом, продлило цепочку времён.

По небу летел оленёнок, незримый ни мне, ни тебе.

Ему не хватило силёнок?… Рассвет заиграл на трубе.

Ноктюрн? Нет – печальную фугу, а, может,… послышалось нам.

А он ведь летел… без испуга, и дух его вторил волнам.