Я знаю, что сегодня ей не спится,

что духота глядит в открытое окно…

Светает медленно. Проснутся скоро птицы.

Я точно  знаю – скоро выведут закон,

который свяжет счастье и несчастья

с оттенком глаз, касаньем рук и губ.

А занавески, чтоб их, тонкие качаются,

и лёгкий ветерок, стыдясь, решив, что груб

совсем стихает. Духота – невыносима,

но с ней проходит клином прочая хандра

да и к тому же, кроме цвета, зимы

ей не милы, хотя зимой на вид бодра

она скользит, едва шатаясь, на работу,

на тонком льду стараясь не упасть.

…а я плыву и у меня опять по борту

мелькают плавники и чья-то пасть.

Всегда во власти сказочных чудовищ

и прочих разных я вокруг смотрю.

И нет в каютах никаких сокровищ.

И только снедью мой наполнен трюм.

И только ветер, всем знакомый ветер,

мне шепчет сказки, что так ждёт она,

что будто бы одна на целом свете

она всё видит в призрачных тонах.

Да-да в тех самых, в тех, в которых виден

мой лёгкий парус незаметный всем.

И мне удел мой больше не обиден

и я доволен (самому смешно) почти совсем.

И не случайно я, поставив в сказке точку,

в очередной его неплановый прилёт

путь указать мне в город к ней листочком

не попрошу… На том пути пески и лёд

для шхуны вовсе даже не помеха.

Лети листок. Завис корабль мой у окна.

И значит – время сказок, снов, слезы и смеха.

Лишь только б ветер сны те, как обычно, не прогнал.

Острый нос, и острый подбородок,

и глаза, о, Боже Мой, глаза!

До чего ненастная погода.

До чего прозрачная слеза.

Снова мне не горько и не странно,

словно смог я стать самим собой,

и меня опять не манят страны,

и поступки – не игра с судьбой.

Я уколот собственною дурью.

Трусостью? Скорее – немотой.

Я б те слёзы выпил как микстуру.

Я б с её… сразился маетой.

А она сидит и смотрит… Пёстро

небо. Ночь. В ней молнии не спят.

Вспыхнуло!.. Как птицы брови. Остро

нарисовано. Снег выпал?.. Вот опять!..

Острый нос и острый подбородок…

Росчерк молнии и… лик - вполне земной.

Боль не боль. Поблёкший зимородок

с длинным клювом всё летит за мной…

… Улыбается едва заметно, грустно.

Но глаза, о, Боже Мой, глаза.

Рассвело. Снега. Шаги без хруста…

Чья же на губах моих слеза?

Осень снова пришла,

заметает дороги листвою.

И по ним я брожу

сам с собою, один на один.

Осень снова пришла,

а тебя нету рядом со мною.

Я на речку смотрю,

на оковы из тоненьких льдин.

Ты ушла от меня 

по увядшим цветам мимо дома,

мимо старого леса

и грустно стоящих осин.

И по зеркалу неба,

в то время ещё голубому,

пролетел, клокоча,

журавлей растревоженный клин.

Ты ушла от меня,

не сказав ничего на прощанье.

Я пытался догнать, 

но свернул с полдороги назад.

Я запомнил тебя,

завершая обряд созерцанья.

Было пусто вокруг,

лишь шептался запущенный сад.

Время дальше пойдет:

всё покроется снегом и пылью.

Буду тихо грустить,

зажимая тревожно лады.

Ну, а может весна

снова песенку сделает былью.

С треском вскроется лед

под ударами талой воды.

Тихо встану тогда

и открою я настежь окошко,

пропущу сквозь себя

отрицанье своих перемен.

И надежда вкрадется тихонько,

как драная кошка,

и укроется в тень

фотографий, портретов и стен.

Я рисую картины стихами,

осторожно, мазок за мазком.

Расплескались вновь строфы волнами,

проплывая за пыльным окном.

Я рисую стихийно, спонтанно,

ночью - всё, что я днём увидал.

Я рисую, и  звёзды в тумане

тают тихо, как тени у скал.

Я рисую зарю на востоке,

длинный поезд среди тишины.

Я рисую надежду в потоке

звуков песни, что мне лишь слышны.

Я рисую грозу над холмами,

что синеют сквозь строки дождя.

Я рисую разрывы и пламя,

что бушуют в душе у меня.

Я рисую незримые нити,

что возникли меж мной и тобой,

нетерпенье, пути и открытья

и, конечно, дорогу домой.

Эта синяя, синяя, синяя, синяя даль,
про которую правильней думать и вымолвить
                                                                 близь...
Я вступаю в песок, так как будто давлю на педаль,
я не знаю, зачем мне слова о свободе дались.
Прилетели, как чайки, взмахнули крылом у щеки
и солёными каплями брызнули прямо в глаза.
Мы с тобою пастушьих овчарок сегодня щенки
наблюдаем, как овцы стремятся слезать и влезать.
Лижут море и небо своей синевою друг дружке
                                                                   бока,
и лежит путь не путь по пескам. Он не от и не до.
Ветер дует в лицо (или в спину) упёртей быка,
подгоняя овечьи стада то бедой, то надеждой седой.
Пена высохнет там, где исчезли следы. Нам идти 
                                                                    и идти
без попыток пенять... За слова свои надо платить.
Что накликаю снова? Есть выбор? Есть шторм, и
                                                          есть штиль...
Время... в синюю вечность добавить на час 
                                                 (или два) желатин.

Наступила весна.

Я про осень стихи сочиняю.

Не могу я найти

отраженье в разбитом окне.

И разносит сквозняк

вместе с пылью моё – “Осязаю!”

На обрывках листков

утопает надежда в вине.

Наступила весна

и природа проснулась от спячки.

Разлетелся, упав,

на фрамуге осколок дождя.

Воробьи во дворе

суетятся, порхая от счастья,

а транзистор бубнит,

вспоминая опять про вождя.

Наступила весна

и поэтому всё встрепенулось.

Пробуждение чувств,

словно сольный концерт соловья.

Хоть не верил я снам,

но мечта вновь ко мне повернулась

и пробрались в стихи

“ты” и “я”, за собою зовя.

Растворился туман -

раскуроченный призрак былого.

И упал из окна

горсткой пепла исписанный лист.

Счастье ходит вокруг

и не надо нам счастья другого,

кроме песни любви,

что нам дарит с тобой гитарист.

Он играет в ночи.

Блик огня на лице быстро скачет.

Он про осень поёт,

и становится краше весна.

И ты можешь грустить,

если сердце тоскует и плачет,

засмеявшись потом,

пробудившись внезапно от сна.

Не говори слова прощанья.
Приветствия не предрекай.
Не стоит суть тянуть клещами,
плетясь в хвосте у ветерка.
Не стоит врать и сомневаться,
бояться, ждать и обещать.
Пускай дождём гремит овация.
Пускай смывает он печать
с конверта с тайными мечтами
оставленного на крыльце
Однажды даже дождь устанет
и сам изменится в лице.
И мир застынет в изумленье
и ты, немножко в стороне.
И солнц далёких преломленье
поманит… Почему бы нет?

Едет конница,
                мчится конница,
и бездоннится 
                  тьмой бессонница,
и не верится,
               и огромится,
но теперится
                 и стучит.

Тьма сожрала огни.
                          В жаровницах
тьма сочится
                и не бидонится.
Тьма смятением
                     переполнится
очень медленно,
                    как в Тай-Чи.

​

Так же медленно
                      в танце вычурном
травы вырастут
                    там, где вычернен
лавой снег,
              и наглядно вычерчен,
будто выскреблен –
                         Рубикон.
Очень хочется
                   просто вычеркнуть
все пророчества,
                     следом вычерпать
тьму из воздуха
                     в небе взрывчатом.
И?.. Поставлена
                     тьма на кон.
Травы вьются,
                  глаза горгонятся.
Крупы трутся
                  и не попонятся.
Черно-белое море 
                         тронется.
Треснет лава,
                  как хрупкий лёд.
Едет конница,
                мчится конница.
Не запомнится -
                   так…  заполнится.
Даже вороны
                 не схоронятся
там, где молнии
                     бьют вразлет.

А тем временем
                    люди спешатся.
Будет воронам
                   кем потешиться:
двум танцующим 
                     (в белом) “грешникам”
предначертано
                    дать ответ.
Вырвут каждому
                      в танце бешеном
сердце… Вспыхнут
                          в руках старейшины
оба… Небо
              покроют трещины…

Только с громом…
                      вернётся свет.

Вставай скорей, приятель,

за мысом ждёт корвет.

Бродяга и мечтатель,

зовёт уже рассвет.

Натянуты канаты,

Готовы мачты петь,

а паруса и ванты

пытаются взлететь.

Рассвет ничком свалился

в траву, пронзив туман.

Под солнцем заискрился

мираж далёких стран.

Настал момент прощанья.

Сомнений больше нет,

но всё звучит в сознаньи

привычное: “Привет!”

Привет, морские дали

и новые края.

По картам, что нам дали,

пройдём, перекроя.

Прорежем воды сетью

невидимых борозд,

где с неба гроздья светят

нам незнакомых звёзд.

А там, за тишиною,

припряталась гроза.

Страх, брошенный волною,

взглянёт в твои глаза.

Со дна вопрос поднимет:

“Придём ли мы домой?”

И души опрокинет

в пучину за кормой.

Но ты не смей пугаться,

не смей бросать штурвал.

Ведь стоит попытаться

пробить девятый вал

И, рассекая тучи

концами гордых мачт,

сыграть как самый лучший

неравный этот матч.

Вставай скорей, приятель,

а то проспишь рассвет.

Экватор - знаменатель

наш пересёк корвет.

Ведь это так прекрасно

плыть по своей звезде,

хотя порой не ясно -

по небу иль воде.

Облака, отражаясь во мне,

проплывают по срочным делам.

Я лежу на зелёном холме

и лицо подставляю ветрам.

Запах моря и бронзовых скал,

запах рыбы и северных звёзд

мне на облаке сером прислал

седовласый скиталец Норд-ост.

А чуть позже ко мне подбежал

озорной и весёлый Зюйд-вест.

Он на облаке белом прислал

запах сена и пенье невест.

Облака, повинуясь ветрам,

разбежались по свету опять:

по морям, по степям, по горам -

им всего всё равно не объять.

Пусть от ветра прошибла слеза,

пусть от солнца щекотно щекам.

Я лежу, не закрывши глаза,

отражаться даю облакам.